Это сомнительно, ведь формирование разумного общества обычно связывают с развитием языка, как средства общения между индивидуумами. А если такового не будет, вряд ли разум будет прогрессировать.
Точно.
P.S. "...Настолько, насколько позволяла человеческая изобретательность, все,
что имело или могло иметь политический смысл, было сведено в словарь В.
Названия всех организаций, групп, доктрин, стран, институтов, общественных
зданий кроились по привычной схеме: одно удобопроизносимое слово с
наименьшим числом слогов, позволяющих понять его происхождение. В
министерстве правды отдел документации, где работал Уинстон Смит, назывался
доко, отдел литературы - лито, отдел телепрограмм - телео и т. д.
Делалось это не только для экономии времени. Слова-цепни[12] стали одной из
характерных особенностей политического языка еще в первой четверти XX века;
особенная тяга к таким сокращениям, была отмечена в тоталитарных странах и
тоталитарных организациях. Примерами могут служить такие слова, как "наци",
"гестапо", "коминтерн", "агитпроп". Сначала к этому методу прибегали, так
сказать, инстинктивно, в новоязе же он практиковался с осознанной целью.
Стало ясно, что, сократив таким образом имя, ты сузил и незаметно изменил
его смысл, ибо отрезал большинство вызываемых им ассоциаций. Слова
"Коммунистический Интернационал" приводят на ум сложную картину: всемирное
человеческое братство, красные флаги, баррикады, Карл Маркс, Парижская
коммуна. Слово же "Коминтерн" напоминает всего лишь о крепко спаянной
организации и жесткой системе доктрин. Оно относится к предмету столь же
легко узнаваемому и[13] столь же ограниченному в своем назначении, как стол
или стул. "Коминтерн" - это слово, которое можно произнести, почти не
размышляя, в то время как "Коммунистический Интернационал" заставляет пусть
на миг, но задуматься. [вычеркнутое речеписами из современных переизданий Оруэлла:"... эти слова приводят на ум сложную картину: всемирное человеческое братство, красные флаги, баррикады, Карл Маркс, Парижская Коммуна..." (десятки миниправов работают сегодня)] Подобным же образом "миниправ" вызывает гораздо
меньше ассоциаций (и их легче предусмотреть), чем "министерство правды".
Этим объяснялось не только стремление сокращать все, что можно, но и на
первый взгляд преувеличенная забота о том, чтобы слово легко было
выговорить...
Когда старояз окончательно отомрет, порвется последняя связь с
прошлым. История уже была переписана, но фрагменты старой литературы, не
вполне подчищенные, там и сям сохранились, и, покуда люди помнили старояз,
их можно было прочесть. В будущем такие фрагменты, если бы даже они
сохранились, стали бы непонятны и непереводимы. Перевести текст со старояза
на новояз было невозможно, если только он не описывал какой-либо
технический процесс или простейшее бытовое действие или не был в оригинале
идейно выдержанным (выражаясь на новоязе -- благомысленным). Практически
это означало, что ни одна книга, написанная до 1960 года, не может быть
переведена целиком. Дореволюционную литературу можно было подвергнуть
только идеологическому переводу, то есть с заменой не только языка, но и
смысла. Возьмем, например, хорошо известный отрывок из Декларации
независимости:
"Мы полагаем самоочевидными следующие истины: все люди сотворены
равными, всех их создатель наделил определенными неотъемлемыми правами, к
числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Дабы
обеспечить эти права, учреждены среди людей правительства, берущие на себя
справедливую власть с согласия подданных. Всякий раз, когда какая-либо
форма правления становится губительной для этих целей, народ имеет право
изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство..." Перевести это на новояз с сохранением смысла нет никакой возможности.
Самое большее, что тут можно сделать, - это вогнать весь отрывок в одно
слово:
мыслепреступление. Полным переводом мог стать бы только
идеологический перевод, в котором слова Джефферсона превратились бы в
панегирик абсолютной власти.
Именно таким образом и переделывалась, кстати, значительная часть
литературы прошлого. Из престижных соображений было желательно сохранить
память о некоторых исторических лицах, в то же время приведя их труды в
согласие с учением ангсоца. Уже шла работа над переводом таких писателей,
как Шекспир, Мильтон, Свифт, Байрон, Диккенс, и некоторых других; по
завершении этих работ первоначальные тексты, а также все остальное, что
сохранилось от литературы прошлого, предстояло уничтожить. Эти переводы
были делом трудным и кропотливым; ожидалось, что завершатся они не раньше
первого или второго десятилетия XXI века. Существовало, кроме того,
множество чисто утилитарных текстов -- технических руководств и т. п., --
их надо было подвергнуть такой же переработке. Окончательный переход на
новояз был отложен до 2050 года именно с той целью, чтобы оставить время
для предварительных работ по переводу..."
Дж. Оруэлл (Блэр) "О новоязе", приложение к "1984", 1949 г.
P.S.S. Есть приятные вещи о развитии языкознания, которые всю жизнь помнишь почти наизусть...
(И часто находишь параллели в современности.)
