- всю жизнь, с раннего детства, по лестнице мимо ходил и не знал...
Вот и вчера проходил
(для экскурсантов)
"9 апреля 1935 г. отец отвез мою маму на извозчике из дома на Октябрьской улице в широко известный в Москве родильный дом им. Г.Л. Грауэрмана, находившийся на Большой Молчановке, недалеко от Арбатской площади. Вечером 10 апреля родилась я. Бабушка Софья Федоровна , в течение всего дня просидевшая в вестибюле родильного дома, сразу же позвонила зятю. Он был в восторге. Обе бабушки и оба дедушки поздно вечером собрались на Октябрьской. Отец говорил всем, что никогда не сомневался в рождении именно дочери и даже заранее приготовил бутылку шампанского, которое они вместе выпили за здоровье моей мамы и дочери Наташи. На следующий день отец привез в родильный дом красивую корзину цветов и вложил в нее записку, которую мама хранила всю жизнь как драгоценный талисман. На листке плотной бумаги написано: "Ярким солнечным светом своим освети эти цветы. Пусть они никогда не увянут". Несмотря на то, что у постели каждой женщины был телефон, отец приходил ежедневно, передавал маме записки с вопросами о самочувствии, о внешнем виде и поведении дочери и получал подробные ответы. Он радовался, как мальчишка. Из родильного дома 17 апреля нас с мамой забирали отец и бабушка Мария Николаевна . Она вспоминала, что я была завернута в ее большой серый пуховый платок. Отец держал меня на руках и вздрагивал при каждом моем движении. Он очень волновался, все время пытался взглянуть на мое лицо и никому не доверял драгоценное для него существо".
"Весной 1936 г., когда мне исполнился год, отец получил двухкомнатную квартиру в доме N 28 (теперь 26) по Конюшковской улице , недалеко от зоопарка. За год до этого, в начале 1935 г., институт предоставил ему комнату в огромной коммунальной квартире в доме с так называемой коридорной системой у Петровских ворот. Однако моим родителям комната не понравилась и они туда не переехали. Теперь было другое дело, и отец с мамой чувствовали себя счастливыми, ведь это была их первая отдельная квартира. И неважно, что она находилась на шестом этаже дома, не имевшего в ту пору лифта, - отец всегда хотел жить как можно выше, ближе к небу. Интересно, что из-за отсутствия лифта как в доме бабушки на Октябрьской улице, так и в доме на Конюшковской, у меня никогда не было детской коляски. Дом, в котором находилась новая квартира, имел форму буквы "Г" с фасадом на Конюшковскую улицу. В нем было три подъезда: два, в том числе и наш, - во дворе, третий - центральный - проходной.
У левой же стены располагалась моя детская кроватка. До ее покупки я спала весь первый год своей жизни в оцинкованном корыте, стоявшем на двух стульях. Из окна комнаты открывался вид на Кудринскую площадь и старинные московские дома, на месте которых впоследствии построили высотный дом. По сторонам окна стояли два столика из карельской березы, купленные родителями мамы и отца еще в Одессе. Над одним из них висела модель самолета "СК-4" , над другим на треугольной полочке стояла модель первой советской ракеты "09" . Обе модели маме удалось сохранить при конфискации имущества в связи с арестом отца , убедив сотрудников НКВД в том, что это мои "детские игрушки". Из первой комнаты дверь вела в другую, меньшую, служившую отцу кабинетом. Окно второй комнаты выходило в сторону зоопарка".
"Дом, в котором находилась новая квартира, имел форму буквы "Г" с фасадом на Конюшковскую улицу. В нем было три подъезда: два, в том числе и наш, - во дворе, третий - центральный - проходной. Дом принадлежал Наркомтяжпрому , в его квартиры въехали ведущие сотрудники РНИИ : Г.В. Авербух , В.И. Дудаков , B.C. Зуев , П.П. Зуйков , Г.Э. Лангемак , Ю.А. Победоносцев , М.К. Тихонравов , Н.Г. Чернышев . В доме жили и прославленные летчики, участники спасения экспедиции челюскинцев, трое из группы первых Героев Советского Союза: М.В. Водопьянов , Н.П. Каманин и С.А. Леваневский . В квартире имелись две смежные комнаты - 12 и 11 м2, маленькая кухня, небольшая прихожая, ванная с газовой колонкой и туалет. В прихожей справа от входной двери находились вешалка и платяной шкаф, слева висело зеркало. У противоположной стены - книжный шкаф и столик под телефон, рядом дверь, ведущая в первую комнату. У правой стены этой комнаты стоял диван, на котором спали мои родители, посередине - круглый обеденный стол. Слева в углу находился небольшой встроенный буфет, рядом - старинный английский шкаф с инкрустацией. Этот шкаф был куплен моими родителями у дворника соседнего дома, который использовал его в качестве кухонного шкафа и подставки для примуса.
Из первой комнаты дверь вела в другую, меньшую, служившую отцу кабинетом. Окно второй комнаты выходило в сторону зоопарка. Слева от окна, торцом к стене, стоял небольших размеров двухтумбовый письменный стол с выдвижными ящиками, за которым отец работал. На письменном столе находился чернильный прибор: два подсвечника, изготовленных из латунных гильз времен Первой мировой войны, и чернильница с крышкой. Рядом с письменным столом - большая чертежная доска. Одну из стен занимал от пола до потолка стеллаж с книгами и журналами, сделанный отцом собственноручно, - пригодились навыки, полученные в одесской стройпроф- школе. Деловую обстановку комнаты несколько нарушало наличие старинного дивана с металлическими ручками и тремя большими подушками, а также старого блютнеровского пианино и этажерки грушевого дерева с нотами, привезенных мамиными родителями из Одессы и подаренных на новоселье. На окнах висели марлевые занавески. Полы были крашеные, но перед переездом в квартиру поверх дощатого пола в комнатах и прихожей по инициативе отца был настелен паркет".
"День 27 июня 1938 г. круто изменил жизнь отца и всей нашей семьи. Конечно, после ареста М.Н. Тухачевского и Р.П. Эйдемана , а потом И.Т. Клейменова , Г.Э. Лангемака и В.П. Глушко отец был почти уверен, что эта участь может постигнуть и его. Может, но ведь не значит, что обязательно должна. Человеку свойственно надеяться на лучшее, даже понимая, что все безнадежно.
Между тем в нашем доме на Конюшковской уже появились сургучные печати на входных дверях квартир, извещавшие об исчезновении на неопределенный срок их владельцев. Наступила пора мучительного каждодневного ожидания грозы, которая уже вряд ли могла пройти мимо.
В воскресенье, 26 июня 1938 г., состоялись первые в республике выборы в Верховный Совет РСФСР . Мама была членом избирательной комиссии в Боткинской больнице . А накануне мои родители гостили в Пушкино на даче маминого брата Юрия Максимилиановича . Несмотря на усилия хозяев, веселого вечера не получилось. Настроение отца было мрачным, он был подавлен и молчалив.
В понедельник мама возвращалась с работы около 9 часов вечера. Подойдя к дому, она увидела фигуры двух мужчин, прогуливавшихся по улице и присматривавшихся к прохожим. Мама рассказывала мне потом, как сжалось ее сердце. Она бросилась бегом на шестой этаж и со страхом постучала в дверь. Открыл отец. Он был один - мы с Лизой жили на даче в Барвихе . Увидев состояние жены, он обнял ее и тихо произнес: "Ну, это уже, видимо, за мной". На столе стоял патефон. Отец сказал, что продал облигацию и купил пластинку - на одной стороне "Метелица", на другой - "Во поле березонька стояла". Завел патефон, и они несколько раз послушали эти песни. А потом молча, не раздеваясь и не зажигая света, держа друг друга за руки, просидели до половины двенадцатого, когда среди ночной тишины раздался громкий стук в дверь. На вопрос "Кто?" сказали, что из НКВД. Отец открыл дверь. Вошли те двое, которых мама видела на улице. Третьим был управдом И.П. Чубаков , которого представили как понятого. Вошедшие - сотрудники НКВД Решетняк и Комиссаров - предъявили ордер на арест и обыск, подписанный С.Б. Жуковским . Его же подпись после слов: "Обыскать, арестовать" - стоит и на справке с грифом "Совершенно секретно", составленной начальником 7 отдела 1 управления НКВД СССР майором государственной безопасности Л.И. Рейхманом еще 19 июня 1938 г. В справке говорится: "Следствием по делу антисоветской троцкистской вредительской организации в научно-исследовательском институте N 3 ( Наркомат оборонной промышленности ) установлено что одним из активных участников этой организации является инженер института N 3 - Королев Сергей Павлович.
В антисоветскую троцкистскую организацию Королев был привлечен в 1935 г. бывшим директором института N 3 Клейменовым .
Подтверждением этих обвинений якобы являлись показания "участников организации" Клейменова и Лангемака , по словам которых "практическая деятельность Королева, как участника антисоветской организации, была направлена на затягивание лабораторных и конструкторских работ по оборонным объектам с целью срыва их ввода на вооружение РККА".
Более чудовищные обвинения человеку, смыслом жизни которого являлась инженерно-конструкторская работа, трудно было придумать. Естественно, что он подпадал под 7 и 11 пункты 58 статьи Уголовного кодекса РСФСР , принятого в 1926 г.: пункт 7 - подрыв промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения (т.е. вредительство) - до расстрела; пункт 11-действия, готовившиеся организованно, или если обвиняемые вступили в уже действующую организацию (состоящую хотя бы из двух человек) - до расстрела. Таким образом, судьба моего отца была решена задолго до 27 июня.
А в тот злополучный вечер вошедшие обыскали отца, а затем усадили моих родителей на диван в большей комнате, запретив им вставать. Сами же начали перерывать все, что было в квартире. Они выбрасывали на пол немногочисленные вещи из платяного шкафа, содержимое ящиков письменного стола, копались в белье, книгах и даже посуде. Мама видела, как один из них потихоньку спрятал себе в карман малахитовые запонки, которые подарил отцу на свадьбу Максимилиан Николаевич, но сказать об этом не решилась.
Потом сотрудники НКВД опечатали дверь кабинета отца и составили протокол с перечислением изъятых при аресте и обыске вещей. В их числе были документы отца: паспорт, военный и профсоюзный билеты, пилотское свидетельство, диплом пилота-планериста, удостоверение о награждении знаком "За активную оборонную работу" и сам знак, послужной список, 26 различных удостоверений и справок, а также папки с инженерными расчетами и чертежами, записные книжки, фотоаппарат, альбомы с фотографиями, облигации,деньги и даже сберегательная книжка моей мамы. Отцу предложили поставь подпись под протоколом и написать доверенность на получение последней зарплаты. Вставая с дивана, он повернулся к маме и обмер - перед ним сидела не молодая, красивая его жена с золотистыми волосами, а постаревшая за ночь женщина с измученным лицом и потухшим взглядом.
"Да... Ты пережила эту ночь", - с грустью сказал он. Потом прочитал протокол и подписал его, возмутившись тем, что опечатана комната и отобраны деньги. В результате в конце протокола была приписана фраза: "Неправильно опечатана комната и взяты деньги" - заявил Королев.
Мама сказала, что не в состоянии ехать в институт за его зарплатой, и попросила написать доверенность на имя Марии Николаевны , что и было сделано. Около шести часов утра все формальности закончились и отцу предложили собираться. Мама подняла с пола пару белья, мыло, зубную щетку и пасту. Все это было уложено в маленький фанерный чемоданчик. Отец надел кашне и свое единственное кожаное черное пальто. Они обнялись с мамой и попрощались. Последними его словами были: "Ты же знаешь, что я не виноват". Она пошла вместе с ним к двери, но дальше ее не пустили, заявив: "Не положено!". В окно лестничной клетки она видела, что во дворе стояла машина, в которую его посадили и увезли.
Мама рассказывала мне, что, оставшись одна, даже не могла плакать, а только громко стонала. Случайно посмотрев в зеркало, она не узнала себя и ей стал понятен смысл фразы, сказанной отцом.
Немного успокоившись, она позвонила на Октябрьскую. Мария Николавна и через много лет помнила совершенно чужой, незнакомый голос моей мамы, которая сказала: "Приезжайте, Сергея больше нет", - и повесила трубку. В ту минуту Мария Николаевна забыла и про неприятности у сына на работе, и про все переживания и страх ожидания его ареста, забыла все это и почему- то решила, что он застрелился, что уже мертв. Моментально собравшись, они с Григорием Михайловичем выбежали на улицу, поймали такси и помчались на Конюшковскую. Расплачиваясь с таксистом, Мария Николаевна дала ему лишние деньги и попросила подождать десять минут, пока они не узнают, что случилось. Где-то в глубине души теплилась надежда, что, может быть, сын только ранен и нужно будет привезти доктора. Таксист обещал подождать, а Мария Николаевна и Георгий Михайлович бегом поднялись на шестой этаж. Когда мама открыла дверь, перед ними предстала жуткая картина: все было перевернуто вверх дном. Даже из шкафчика с лекарствами, стоявшего на кухне, выбросили на пол вату, бинты, пилюли, какие-то бутылочки. Первое, что вырвалось у Марии Николаевны: "Жив?" - "Да, жив, но арестован и его увезли", - последовал ответ. У нее отлегло от сердца, и она невольно сказала: "Слава богу". Мама вначале даже опешила: как можно благодарить бога, когда случилась такая катастрофа. - "Вы что, с ума сошли или не поняли? Его нет, он арестован", - еще раз произнесла она. - "Я все поняла. Он арестован, но жив, значит мы будем бороться", - сказала Мария Николаевна".
"После свадьбы в январе 1961 г. мы с Вадимом поселились в комнате огромной коммунальной квартиры на Малой Бронной, которую я получила путем обмена жилплощади на Конюшковской. Моя самостоятельная теперь жизнь и постоянная тяга к отцу привели к решению встречаться с ним не только на квартире и на даче у бабушки, но и у него дома. В один из выходных дней, когда Вадим уехал на волейбольную тренировку, я, не говоря никому ни слова, позвонила отцу домой. К моей радости, он сам подошел к телефону. Убедившись, что он дома, я повесила трубку, выбежала на улицу и, поймав такси, помчалась в Останкино. Охранник доложил отцу по внутренней связи, что приехала дочь. Меня пропустили внутрь. С огромным волнением шла я по дорожке к дому. Отец с Ниной Ивановной были вдвоем. Поздоровавшись, я сказала: "Папа, я очень люблю тебя и хочу, чтобы мы постоянно виделись". Он притянул меня к себе. Мы обнялись и расцеловались. Это был один из счастливых дней моей жизни. Я вновь была вместе с отцом, которого мне всегда не хватало. Пытаясь понять, почему я так неожиданно приехала, Нина Ивановна поинтересовалась, не надо ли мне чего-нибудь от отца. Но я твердо сказала, что мне ничего не нужно. У меня есть все: хорошая семья, любимая работа, сносное жилье. Мне не хватает только отца, и я решила исправить эту жизненную ошибку. Отец сказал, что очень рад моему приезду. Мы разговаривали, пили чай, потом он проводил меня до ворот, где мы тепло попрощались. Приехав домой, я рассказала маме , бабушке и мужу, где была. Все они, и главное мама, поняли меня правильно".
